К.филол.н. Скачкова И.И.

Волгоградская академия государственной службы,

Российская Федерация

ОДНО ГОСУДАРСТВО – ОДИН ЯЗЫК

 

Целью нашего исследования является рассмотрение роли государства в проведении языковой политики. Одной из задач исследования является изучение условий, при которых возникает необходимость в проведении государственной языковой политики. В данной работе нас интересует возможность реализации принципа «одно государство – один язык».

Монолингвизм часто принимается за идеальное и нормальное состояние общества, к которому должны стремиться все многонациональные   государства. При этом даже выдвигается тезис о том, что одноязычие (монолингвизм) способствует лучшему экономическому развитию и социальному прогрессу ( Skutnabb - Kangas 1994: 4. ) Однако, большинство стран мира являются многонациональными. Согласно исследованиям Т. Гуру в 184 независимых государствах в конце прошлого века насчитывалось 600 языковых и 5000 этнических групп ( Gurr 1995,   Kymlicka 1995: l .) К. Вегелин и Ф. Вегелин насчитали 4500 языков, включая мертвые языки ( Voegelin 1977 ), М. Рулен полагает, что в мире существует около 5000 живых языков ( Ruhlen 1987), а в сборнике под редакцией Б. Граймс речь идет о 6000 языках мира ( Grimes 1988 ). Несмотря на разные данные, очевидно, что практически не существует стран, в которых все граждане пользовались бы одним единственным языком или принадлежали бы к одной этноязыковой группе. Согласно подсчетам М. Краусса, жители девяти стран мира, в каждой из которых насчитывается   более двухсот языков, в целом используют более 3500 языков. При этом самыми многоязычными государствами мира являются следующие: Папуа Новая Гвинея – 850 языков, Индонезия – 670 языков, Нигерия – 410 языков, Индия – 380 языков,   Камерун – 270 языков, Австралия – 250 языков, Мексика – 240 языков, Заир – 210 языков и Бразилия – 210 языков. В следующем списке в каждой из стран (в порядке убывания) насчитывается от 160 до 100 языков: Филиппины, бывший Советский Союз, США, Малайзия, Китай, Судан, Танзания, Эфиопия, Чад, Центрально-Африканская Республика, Бирма, Непал. ( Krauss 1992: 64). Исходя из вышесказанного, можно утверждать, что языковое многообразие – это обычное состояние любого общества , скорее, правило, чем исключение ( Guy 1989: 153-158). Издревле государства и империи были многоязычными образованиями. Например, в Древней Персии, Египте, Китае или Вавилоне проживали носители многих десятков языков. Жители Римской империи говорили на итальянском, греческом, баскском, славянских, семитских и германских языках. Носители латинского языка составляли лишь незначительную часть жителей империи. Но, несмотря на ярко выраженную языковую неоднородность, Римская империя в течение пятисот лет была самым развитым и влиятельным государством мира. В средние века и более позднее время большинство государств также было многоязычным. Официальными языками Османской, Российской и Австрийской империй были языки незначительного меньшинства населения ( Guy 1989: 153).

    Многоязычие продолжает оставаться характерной чертой современных государств. Подавляющее большинство людей в течение всей жизни проживает в тесном контакте с носителями других языков. Поэтому представляется практически невозможным провести в жизнь принцип «одно государство – один язык». Тем не менее, идея монолингвизма или одноязычия сегодня популярна и широко распространена. Но, если в истории человечества не было одноязычных обществ, то каким образом объясняется приверженность некоторых правительств указанному принципу?

     В этой связи можно согласиться с мнением проф. Г. Гая, заключающимся в том, что формула «одно государство – один язык» является изобретением XIX века. Она возникла в результате подъема национально-освободительного движения в Европе ( Guy 1989: 153-154). Когда покоренные народы Австрийской, Оманской и Российской империй вели борьбу за свою независимость и восставали против жестоких феодальных порядков того времени, именно язык стал средством выработки новой политической идентичности. Вместо того чтобы быть на положении аморфных деэтнизированных субъектов австрийского кайзера или османского султана, народы предпочитали осознавать себя в качестве поляков, венгров, сербов, армян и т.д. Точно таким же образом в попытке объединить различные провинции, земли некоторых стран (например, Германии и Италии) в единые государства язык служил для правящих кругов необходимым и важным аргументом в пользу ликвидации автономных территорий (типа Венеции или Баварии). Инициаторы данного процесса чаще всего ссылались на примеры Франции и Англии, поскольку их реальная военно-экономическая мощь не в последнюю очередь зависела от этнолингвистической однородности. Но относительная языковая гомогенность последних была достигнута за счет миноритарных этнических групп, таких как ирландцы, шотландские кельты, валлийцы, провансальцы. Как правило, запрет на использование языков осуществлялся с помощью конкретных административных мер правительств, что являлось прямым следствием общего негативного отношения доминирующего этноса к национальным меньшинствам. Так, многие правительственные решения царской России были направлены на русификацию обширной империи и должны были содействовать культурно-языковой унификации гетерогенного (неоднородного) населения. В 1876 году император Александр II подписал секретный указ, которым запрещалось печатание на украинском языке любой литературы, за исключением исторических документов. Этим же указом налагался запрет на ввоз книг на украинском   языке   из-за   рубежа,   а   в   конце   XIX    века   украинские композиторы даже были вынуждены писать тексты к своим произведениям на французском языке (Rudnyckyj 1976:15).

     С другой стороны, государствами принимались различные меры для защиты этноязыковых меньшинств и регулирования возможных конфликтов между мажоритарными и миноритарными этническими группами. Например, в начале двадцатого столетия проблемы лингвокультурного   существования соэтников (соплеменников), проживающих в других странах, зачастую решались пу тем заключения двусторонних договоров между заинтересованными сторонами. В частности, Германия согласилась предоставить определенные права, в том числе и привилегии в сфере языка, этническим полякам, проживавшим на ее территории, при условии, что Польша предоставит аналогичные права для "своих" этнических немцев ( Kymlicka 1995: 2). Данная договорная практика была расширена и проводилась под эгидой Лиги Наций, но проблема заключалась в том, что соглашения были по сути неравными. Миноритарная этническая группа могла рассчитывать на защиту и поддержку только в случае появления государства, заинтересованного в ее судьбе. Более того, данные соглашения дестабилизировали ситуацию, поскольку более сильные государства - защитники интересов своих соплеменников - часто использовали положения заключенных соглашений в качестве предлога для интервенции в более слабые страны. Именно нарушениями положений договоров, устанавливавших права этнических немцев в Польше и Чехословакии, нацистская Германия оправдала свое вторжение в эти страны [1] .

    В конце двадцатого столетия большое количество этнических групп оказалось неожиданно для себя в качестве меньшинств в новых независимых государствах (например, этнические русские в бывших советских республиках или различные этнические анклавы в бывшей Югославской Федерации), формирующихся большей частью по принципу этничности, что автоматически лишает миноритарные группы многих прав, включая и языковые права. При этом этнические меньшинства отделены от своих соэтников в близлежащих странах весьма прозрачными границами, которые воспринимаются ими в качестве искусственных и несправедливых. Вероятность этнополитического конфликта резко увеличивается, если миноритарная группа мыслит себя в качестве неотделимой части сопредельной страны, готовой, в свою очередь, стать защитницей интересов своих соэтников. В данных обстоятельствах намерение самопровозглашенного государства-покровителя защитить языковые права этнического меньшинства может стать предлогом для территориальной агрессии ( Kymlicka 1995: 58).

В свете этого некоторые дебаты в России, касающиеся положения русскоязычного населения в ближнем зарубежье (особенно на Украине), при всей их актуальности носят иногда сильный националистический оттенок и напоминают отношения Германии с Чехословакией и Австрией после 1918 года. В прямой зависимости от общего состояния российско-украинских отношений находится и то, как себя на Украине чувствуют этнические русские, что, в свою очередь, оказывает непосредственное воздействие на положение этнических украинцев в России.

Порою конфликты между этническими группами выходят на международный уровень и их невозможно рассматривать вне контекста межгосударственных отношений. Например, столкновения между мусульманским населением и индусами в штате Пенджаб (Индия) зеркально отражают состояние отношений между Индией и Пакистаном. Следует отметить, что проблема ирредентизма (воссоединения по этническому и языковому признаку) более актуальна для Европы (особенно бывшего СССР) и Азии, чем, скажем, Северной Америки. Например, коренные народы Северной Америки не имеют государства-покровителя, к которому они могли бы постоянно апеллировать, и уже прошло более 100 лет с тех пор, как Франция рассматривалась в качестве защитника франкоязычных канадцев   в   Квебеке [2] ,   и   Испания более не является защитницей интересов пуэрториканцев. Поэтому движение этнических групп за свои права на североамериканском континенте может повлиять только на внутреннюю обстановку в странах данного региона, не представляя значительной угрозы международной безопасности ( Kymlicka 1995: 58).

В общем же принцип "одно государство - один язык" был впервые использован в качестве политической доктрины при разработке Версальского договора, согласно которому в результате первой мировой войны перекраивалась карта Европы. Из восточноевропейских империй были созданы новые государства-нации: Польша, Чехословакия, Болгария, Румыния, Венгрия и т.п., чьи границы как бы возникли на базе этноязыкового разграничения. Однако разработчики Версальского договора не сумели учесть реального языкового многообразия, поскольку действительность по своей природе всегда многозначна и многоязычна , соответственно, искусственная перекройка границ, проведенная вне учета этнолингвистических факторов, не только не решила существовавших проблем, а скорее усугубила их.

Таким образом, одноязычная или монолингвистичная модель развития общества - явление противоестественное природе человечества и во многом подрывающее гармонию межэтнического согласия. Скажем, что случится с Кенией, если она попытается ликвидировать имеющиеся в стране коренные языки (по некоторым подсчетам около ста) и заменить их английским языком или суахили? Ответ более чем ясен: прежде чем такая политика начнет претворяться в жизнь, эта страна (как, собственно, любая другая) погрязнет в хаосе гражданской войны. Или возьмем США, которые   являются одной из самых многоязычных стран мира, где жители говорят на десятках и даже сотнях языков. Правительство США полностью отказалось от проводившейся в недавнем прошлом политики "плавильного котла" и в настоящее время проводит курс на поощрение языкового и культурного многообразия американцев, что никоим образом не способствовало уменьшению их общегосударственного патриотизма, а, скорее наоборот, содействовало его укреплению. Это подтверждает наблюдения некоторых ученых о том, что иммигранты, для достижения собственного благополучия, отстаивают интересы и идентичности принимающего государства с большим рвением и желанием, чем коренные жители (В.И. Карасик).   Другие исследователи полагают, что иммиграция и, как следствие, многонациональность и многоязычие способствует экономическому процветанию принимающего государства ( Bianco 1995).

Следовательно, этноязыковая самобытность граждан непротиворечиво уживается с их лояльностью общенациональному государству и, более того, степень развития этноязыковой самобытности определяет их лояльность государству проживания . Представляется, что при наличии определенных исторических условий и проведении многонациональным государством разумной политики, в том числе языковой, сохранение высокой степени этнического самосознания и не менее высокой степени общегосударственной лояльности возможно для всех этнических групп без исключения .

Список использованных источников:

1.     Ethnologue: Languages of the World. 11-th ed. /   Grimes B. (ed.). – Dallas : Summer Institute of Linguistics, 1988.

2.     Goodspeed D. The German Wars: 1914-1945   / D. Goodspeed. – Boston : Houghton Mifflin, 1977.

3.    Gurr Т ., Minorities at Risk: A Global View of Ethnopolitical Conflict. – Washington , DC : US Institute of Peace Press, 1993; Kymlicka W. Multicultural Citizenship: A Lliberal Theory of Minority Rights. – Oxford : Clarendon Press, 1995.

4.     Guy G. International Perspectives on Linguistic Diversity and Language Rights // Hearing Before the Subcommittee on the Judiciary, House of Representatives, 100-th Congress, 2-nd Session, May 11, 1988. – Serial No. 120. – Washington, D. C: US Government Printing Office, 1989.

5.     Krauss M. The World's Languages in Crisis // Native American Languages Act of 1991, Hearing before the Select Committee on Indian Affairs United States Senate. One Hundred Second Congress, Second Session, June 18, 1992 , Washington , DC : U. S. Government Printing Office, 1992.

6.     Kymlicka W. Multicultural Citizenship: A Lliberal Theory of Minority Rights / W. Kymlichka. – Oxford : Clarendon Press, 1995.

7.     Bianco J. Pluralist Nations: Pluralist Language Policies?:   Global Cultural Diversity Conference Proceedings / J. Bianco. – Sydney , 1995.

8.     Rudnyckyj J. Linguicide. 3rd ed / J. Rudnyckyj. – Winnipeg : Ukrainian Technological University, 1976.

9.     Ruhlen M. A Guide to the World's Languages. Vol. 1: Classification / M. Ruhlen. – Stanford: Stanford University Press, 1987.

10.                                                 Skutnabb Т ., Phillipson R. Linguistic Human Rights, Past and Present   // Linguistic Human Rights: Overcoming Linguistic Discrimination. / Skutnabb-Kangas Т ., Phillipson R. (eds.). – Berlin . New York : Mouton de Gruyter, 1994.

11.                       Szporluk R. The National Question // After the Soviet Union : From Empire to Nation. / Colton Т ., Legvold R (ed.). - New York , London : W. W. Norton & Company, 1992.

12.                                               Voegelin С F., Voegelin F. M. Classification and Index of the World's Languages. – New York : Elsevier,1977.   

13.                                               Wexler L. Official English, Nationalism and Linguistic Terror: A French Lesson // Washington Law Review 71. April 1996.

 

 

 

 

---