К. филос. н. Бойчук С. С.

Луганский государственный университет внутренних дел имени Э. А. Дидоренка , Украина

ПАРАДОКСЫ БЫТИЯ ПРАВА В АНТИЧНОСТИ: УРОК СПАРТЫ

 

Волею судеб насмешливой ведьмы-старьёвщицы, в которую благодаря действиям своих неумелых служителей превратилась совершенная Клио, оглядка на книжную полку с историей Тита Ливия или выставочный зал с пыльными артефактами из римской виллы выступала необходимым моментом становления европейца как феномена всемирной истории. Претендуя на всечеловеческое, герой-первопроходец цивилизации кроил себя по лекалам античной доблести, шел за танцующей звездой Улисса, самоотверженно возводил собственный третий Рим в джунглях колониальной Индии и на Капитолийском холме Нового Света. Обреченный на античность, он оказался подобен демиургу Платона, прижатому к стене четырьмя причинами Аристотеля: созерцание идеальных первоформ политики и мысли вело его через вековые споры о древних и новых к универсальности гуманистического будущего культурного империализма.

Несмотря на то, что в этой символической топографии Запада вершины духа Пелопоннеса находились в тени соседей по музейному залу античности, особые чары Спарты никогда не теряли своей силы, возвышаясь вечными Фермопилами на крестоносных стенах Акры, за красными куртками у Роркс-Дрифта , в окопах полей Марны. Оттесненный на второй план дорожно-правовым колоссом Рима и иллюзией прекрасного космоса Афин, упорядоченный мир Ликурга всегда был чем-то большим, нежели простым осколком цветущей событийности классической древности. Если отказаться от очевидностей школьного учебника и посмотреть на античность через призму ее внутренних ценностей и фундаментальных смыслов, то государство квиритов окажется ничем иным как осуществлением в пространстве настоянного на стоической добродетели спартанского мифа, а пышные симулякры культурной столицы Аттики будут заключены в символической вселенной, немыслимом вне завистливых взглядов в сторону рассудительного Лакедемона .

Общепризнанной основой сурового аристократического величия, запечатленной в веках гордой осанкой первородства аполлонического человека, и гарантией успешности в истории – безусловной в перспективе греко-римских идеалов и непонятной для поколений недальновидных архивариусов – выступали благословленные Дельфами законы Ликурга. Содержание последних всегда было неизменным и, согласно свидетельству Геродота, ограничивалось лаконичным приказом не покидать боевые порядки до победы либо гибели. Также известно, что этот абсолютный правитель общины равных велел раз в год после избрания эфоров всем мужчинам брить усы и ежеминутно безоговорочно повиноваться его предписаниям. Современное научное сознание, лишенное эстетического чутья и исторического слуха, замирает перед безмолвием «потаенного» и испуганно моргает, подтверждая неспособность подняться над собой и увидеть мир за выученными истинами.

Неужели воспетое совершенство, ясность и гармония воплощенной на берегах Эврота эллинской государственно-правовой мечты действительно исчерпывались скупыми строчками воинского устава, грубовато примитивной командой младшего офицера и не выходили за пределы маршевой поэзии Тиртея с призывом «несгибаемо стоять в первом ряду»?

Недоумение перед «казарменной» логикой законов, созданных в ритме и поэтике мерного шага фаланги, заставляет признать неадекватность новоевропейских юридических категорий при интерпретации бытия права в цивилизационных структурах античности. Для того чтобы раскрыть феномен спартанского легизма в его предельных основаниях, необходимо отказаться от всей системы тривиально догматического мышления позитивистского конструктивизма, который не в состоянии представить правовую реальность по ту сторону фельдфебельского тождества бумажного крючкотворства самому себе. Закон Спарты, в отличие от правил игры модерна, заданных некими нормативными текстами и соотнесенными с фикцией правоотношений индивидуумов – атомов, находился не на «ничейной земле» казенных абстракций и предписаний, а пребывал «умном месте» Платона, в мире парадигм и идей. Таким образом, у истоков спартанской доблести оказывается закон не юристов, а философов, в своих принципиальных характеристиках совпадающий с божественно естественной неизбежностью Демокрита , державным логосом Гераклита и формальной, организующей и упорядочивающей стихию материи, причиной Аристотеля. Определяя течение человеческой жизни с суровой неотвратимостью движения Солнца, подчиняя ее справедливой красоте мировой музыки, этот закон требовал ответственного и осознанного присутствия в горизонтах того, что нельзя отбросить, не утратив в себе человеческое. Именно поэтому цель Лакедемонского законодательства определялось как упражнение в аристократическом совершенстве, в столь значимой для эллина добродетели калокогатии .

Кроме того императив спартанского законодательства по внутренней смысловой структуре и интенциональности соотносится более с гномическими сентенциями семи мудрецов и светоносным оракулом о познании собственной сущности. Начерченные на фронтоне храма победителя Пифона аскетические максимы «Познай самого себя!», «Ничего сверх меры» вливаются в спартанскую конституцию, укрепляя ее и направляя по пути обретения наилучшего из возможных для человека модусов жизни, жизни как усилия по сотворению благородного мужа в рамках восхитительного евгенического проекта воспитания и включенности в великую цепь подчиненной телеологии природы.

Метрический и эйдетический рисунок слов и смыслов спартанской политики, укрепленной не стенами, а мудростью божественной и человеческой, требует пристального изучения, но и сейчас понятен завет легистов-философов Лаконии . Он остается в истории свидетельством подлинного существования, скупыми строками наставлений в мужестве быть и призывом бодрствовать в мире варварских душ, не позволяя льстивому сну одурманить стоящего в фаланге гармонии небесных сфер.