WEB-ресурс научно-практических конференций

К.филос.н. Афанасьев А.И.*, к .ф илос.н. Василенко И.Л.**

*Одесский национальный политехнический университет, Украина; **Одесская национальная академия связи имени А.С. Попова, Украина

ЗАКОНЫ В ГУМАНИТАРНЫХ ТЕОРИЯХ

В естественных науках теории помимо прочего имеют своей целью объяснение определенного класса природных явлений. Это осуществляется, в частности, с помощью широкой системы естественных законов. Применительно к гуманитарным наукам о многих, если не обо всех, теориях, в принципе можно сказать то же самое, только функцию объясняющих законов в них могут выполнять другие структуры. Тогда теории можно различать по степени близости к собственно номологическому объяснению, т.е. через законы, установленные в данных теориях.

Сторонники единой методологи науки пытались доказать научность, например, истории демонстрацией номологических объяснений в исторических текстах. В результате сложилась модель охватывающего закона в истории в рамках подводящей теории объяснения. Эта модель вызвала серьезную критику, особенно по поводу несоответствия практике исторических исследований, где историки вовсе не озабочены поисками общих законов для объяснений. Объяснительную функцию, как выяснилось, могут выполнять лингвистические структуры соответствующего текста, в котором изложены результаты исследования, и сам текст в целом. Это хорошо видно на примере марксистских объяснений, которые вполне соответствовали номологической схеме и были весьма убедительны, но лишь для марксистов, т.е. в рамках марксистского дискурса .

Исследования лингвистических структур научных текстов пролили дополнительный свет на реальные и конструируемые структуры, в том числе законы, закономерности, тенденции, выполняющие описательные, объяснительные предсказательные и иные функции. В частности, требования к теории, сохранив необходимость исходных принципов, идеальных моделей, специальной терминологии, допускают в качестве средств выводов и рассуждений логику естественного языка с его лингвистическими фигурами, нарративность объяснений, апелляцию к сложившимся в культуре правилам и нормам, выступающим в роли объяснительных законов, и прочие «смягчающие обстоятельства». Не последнюю роль играют и многоаспектность гуманитарных объектов, и интертеоретическое окружение, и социально-культурный контекст.

Во-первых, некоторые объяснения, к примеру, исторические, нередко используют законы других наук: психологии, биологии, физики. Во-вторых, вместо законов природы здесь могут выступать правила и нормы из определенной области знания, например, из римского права в исторических теориях или особые ритуалы, стереотипы поведения, неявные или явные правила деятельности: нравственные, политические, юридические и пр. Подобного рода образования также как и законы природы служат объяснению определенного класса исторических, психологических, литературных явлений. Правда, нужно обладать недюжинными знаниями, чтобы определить адекватность применения соответствующего объясняющего положения. Так, можно объяснить распространенный в позднее средневековье мотив искусства: изображение ада, страшного суда и др. ужасов, – пережитой коллективным сознанием травмой, вызванной эпидемиями чумы. Подобное объяснение хорошо укладывается в законы психологии. Однако, эпидемии чумы случались и в античности, например, в период пелопонесских войн, но они не спровоцировали изображение ужасов в литературе или искусстве того времени. То есть, психоаналитическое объяснение в качестве «всеобщей» формы здесь не подходит, хотя игнорировать его нельзя. Более подходящим способом будет учет особой духовной ситуации, связанной с христианскими образами мировоззрения и искусства, выступающими своеобразными законоподобными правилами.

К такого рода правилам К. Хюбнер относит , в частности, десять библейских заповедей, нравственный категорический императив, различные политические директивы как всеобщие направляющие политической воли, например, Устав Объединенных наций или идею национализация промышленности. Указанные правила составляют основу экономического и социального строя, даже если они не зафиксированы письменно, не кодифицированы. Это справедливо и в отношении юридических кодексов и вытекающих из них законов. В искусстве и религии также обнаруживаются общие правила, например, в виде законов учения о гармонии, в виде основ тонических систем, в виде элементов стиля, форм культовых действий и т.д. Вся наша жизнь протекает по правилам, которые зачастую не уступают в строгости и точности законам природы. Можно вспомнить о повседневных правилах общения, вежливости, гостеприимства и поведения, правилах уличного движения, бизнеса и товарообмена, правилах поведения на производстве и при исполнении служебных обязанностей, и прежде всего – о правилах речи. Даже когда мы играем, мы отдаем себя во власть строгих правил – правил игры, – подчеркивает Хюбнер . Подобные правила, как и законы, обладают признаками повторяемости, всеобщности, необходимости в определенных культурных, исторических, национальных и др. рамках. Люди всегда так поступают и иначе поступить не могут по нравственным, идеологическим, юридическим и иным соображениям, с необходимостью и предсказуемостью определяющих их поведение. Хотя правила и нормы изредка нарушаются, чего нельзя сказать про природный закон, но указанные нарушения также вызваны определенными причинами, обусловленными некоторыми другими правилами или даже законами. Но реализующиеся тут физические или биологические законы историк не использует для исторического объяснения: ему интересны не они, а вышеназванные правила или нормы, действующие как законы.

Хюбнер , ссылаясь на Данто и соглашаясь с ним, полагает, что строгое дедуктивное объяснение и рассказ – это две различных формы объяснения, причем одно может быть переведено в другое. А. Данто , на которого ссылается Хюбнер , – родоначальник аналитической философии истории, подведший своеобразный итог нарративистским наработкам в философии истории. Из-за этого его работу «Аналитическая философия истории» даже сравнивают с «Суммами» Ф. Аквинского. В указанной работе Данто показал, что структура исторического объяснения и структура нарративных предложений совпадают. Вот как демонстрирует Хюбнер , солидаризуясь с Данто , совпадение объяснения и нарратива :

(1) x – это F в момент t ₁ ,

(2) ко времени t ₂ с x происходит H (т.е. действует либо всеобщий закон, либо некий причинный эпизод)

(3) x становится G к моменту t ₃ .

Таким образом, средняя часть рассказа (2) объясняет, как произошло преобразование (1) в (3). Хотя это объяснение может и не содержать всеобщего закона, его можно вывести: F , с которым происходит H , становится G. Упомянутый в третьей посылке закон далеко не всегда будет тривиальным, особенно если речь идет о сложной биологической или психологической ситуации. При этом следует учитывать, что повествования обычно описывают преобразования, охватывающие большой отрезок времени, поэтому средняя часть состоит из множества шагов, повторяющих по форме рассказ в целом (атомарные рассказы). В заключение перечисляются следующие отличительные особенности связного рассказа, который ожидается от историка: 1) рассказ повествует о некотором преобразовании, причем нечто является непрерывным субъектом этого преобразования; 2) в рассказе объясняется преобразование этого субъекта; 3) рассказ содержит столько информации, сколько необходимо для (2). Иными словами, заключает Хюбнер , здесь отчетливо видна аналогия с дедуктивным объяснением.

Таким образом, в гуманитарных теориях обнаруживаются структуры, важные для научного объяснения, предсказания, ретросказания , описания и других функций научной теории, сходные со структурами естественнонаучных теорий. Это законы или выполняющие их роль правила и нормы, а также нарративы , либо включающие в себя законы, либо могущие быть преобразованные в законы.